— Интересно, отсюда можно разглядеть спутник? — пробормотала я, проверяя, поворачивается ли телескоп из стороны в сторону.
— Что?!
Я подняла голову. Биру выглядел так, словно мое невнимание к его словам оскорбило его.
— Я уже тысячу раз видела Сшат-Ацхалу, — успокоила я его, — ночью, на рассвете, вечером, между набежавших облаков, на чистом небе среди других созвездий. Кай рассказал мне про нее уже все, что можно. Что меня сейчас по-настоящему волнует, так это спутник, который вращается на орбите этой планеты. Я хочу убедиться, что он по-прежнему там.
— Понятия не имею, о чем ты толкуешь, госпожа, — Биру поджал губы и отвернулся. — Но если хочешь, можешь прийти ночью и поискать свой спутник. Я разрешаю.
Стало неловко. Правитель пригласил меня в сокровищницу, позволил ходить и все трогать, а я, вместо того, чтобы проявить хоть какую-то вежливость, грубо его перебила.
— Извини, Биру, — попросила я. — С удовольствием приду еще раз и послушаю твои рассказы про мать всех звезд. Как истинный протурбиец ты наверняка знаешь много красивых историй, связанных с ней.
— Я не истинный протурбиец, — проворчал он, но заметно поостыл. Что мне нравилось в полукровке, так это его отходчивый характер. — А красивые истории рассказывают девушкам в период ухаживаний. Тебе я просто хотел показать звезды.
— А у нас на Земле девушкам показывают звезды, когда ухаживают за ними, — я невольно улыбнулась.
— Теперь понимаю, почему ты узнала о Сшат-Ацхале от Кая, — ровным голосом ответил Биру.
Я задумалась.
— Да. Наверно, он тогда уже пытался за мной ухаживать. Но покорил не этим.
— А чем? — теперь правитель уже не скрывал любопытства.
— Тем, что всегда был рядом. Тем, что моя жизнь для него важнее собственной, — я спохватилась, что мы опять перешли на личные темы, и резко закруглила беседу: — Впрочем, это трудно объяснить. Все в совокупности.
— Понятно.
Биру уловил мой намек и не стал настаивать на подробностях, а я впервые задумалась: любил ли он когда-нибудь? Ухаживал ли за девушками? На вид ему было чуть больше тридцати. Раз принц до сих пор не женат, что ему мешало? Обязанности правителя? Или никто не пришелся по вкусу? Или единственным идеалом для него была и оставалась только мать?
— Так что, у тебя сохранился после Каиссы вот такой браслет? — спросила я, снова показав принцу свой «ай-ди».
Тот спохватился, будто совсем позабыл, зачем мы сюда пришли.
— Конечно… надо только найти, где лежит…
Биру принялся перекладывать свою утварь с места на место, шарить на полках с посудой, открывать и закрывать коробки. Я ждала результата, но время шло, и просто так стоять мне стало скучно. Тогда я тоже принялась перебирать все, что попадалось под руку.
— Это Каиссы? — я подняла золотые серьги, заботливо спрятанные в бархатной коробочке и поставленные на полке на видное место.
— А? — Биру обернулся через плечо и тут же вернулся к своему занятию. — Да, здесь много вещей моей матери.
Я отложила украшение и взяла электронную книгу. Лениво полистала страницы. Вкус Каиссы не отличался оригинальностью. Это были какие-то научные труды по биологии. Запутавшись в сложных терминах, я отложила чтение.
Между цветочных горшков заметила ребро фоторамки. Странно, что она стояла здесь, а не висела в галерее в зале для совещаний.
— Это можно посмотреть? — уточнила у Биру.
Тот залез под стол и шуршал там чем-то. Высунулся на минуту, и я едва сдержала улыбку, заметив клочки пыли на его волосах.
— Да. Это мои детские фотографии.
— Ох, как интересно!
Я принялась листать снимки маленького Биру. Кто бы мог подумать, что в нежном возрасте он так походил на забавного толстенького медвежонка? Пухлые щечки свисали чуть ли не до плеч, глаза уже тогда ярко зеленели на лице цвета слоновой кости. Не оставалось сомнений, что Каисса очень любила и баловала сына с самого детства. На каждом изображении он красовался в новой одежде: поначалу во вполне человеческих ползунках и комбинезончиках, явно сшитых матерью собственноручно. По мере взросления одеяния сменились на протурбийские. Сама Каисса нигде не попала в кадр, так же как и отец-правитель. Только Биру. Лежащий на животе. Сидящий. Ползающий.
Нашлось и видеоизображение. Каисса снимала первые шаги сына. Действие происходило на улице. Малыш семенил впереди, мать шла следом, от чего изображение прыгало и покачивалось. Он что-то гулил, она со смехом отвечала. Смесь человеческого и протурбийского языка — абсолютно дикая, не понятная никому, кроме ребенка и его матери. Но между ними двоими все было просто и понятно.
Внезапно в кадр попал другой человек. Это был мужчина, в возрасте, с окладистой бородой с проседью и в потрепанной куртке с нашивкой «НЦ ИМСИ» на груди.
— Катя! — крикнул он, глядя прямо в камеру. — Хватит меня игнорировать! Так больше невозможно! Мы должны все рассказать!
Похоже, он специально подкарауливал, чтобы выскочить на Каиссу. Несколько секунд я в полном шоке смотрела на потемневший экран. Запись закончилась, ее остановили сразу же после фразы этого незнакомца. Но то, что он сказал… у меня мурашки побежали по коже.
Я бросила взгляд на Биру: казалось, он так и не заметил ничего, продолжая копаться в глубинах полезной-бесполезной коллекции. Убавив громкость, чуть отмотала запись и снова пересмотрела кадры. Голос мужчины слышался не так явно, как прежде, но все прекрасно читалось по губам. И этот встревоженный и сердитый взгляд. Он не спрашивал, он требовал! Требовал все рассказать!