Поколебавшись, я распахнула дверь пошире и сделала первый неверный шаг. Пошатнулась, но ухватилась за створку и удержалась на ногах, часто-часто моргая, чтобы скорее привыкнуть и хоть что-то разглядеть.
Хрустнуло. Снег… когда успело выпасть столько снега?! Я растерянно уставилась себе под ноги. Затем подняла взгляд выше. Кай стоял в нескольких шагах и смотрел на меня так, будто увидел привидение. Похоже, он не мог заставить себя двинуться с места.
Неловким движением я плотнее закуталась в покрывало, все еще накинутое на плечи, как если бы хотелась прикрыться им, как щитом. За спиной Кая увидела охрану Биру… советников, без которых, конечно же, не обошлось бы ни одно мероприятие… женщин, с надеждой взиравших на меня, словно я должна была объявить им о чуде.
Сколько же народу тут собралось? Почти все? Плотное кольцо протурбийцев тесно смыкалось на почтительном расстоянии от дома. Желтые лица сливались в одну непрерывную полосу. Все хотели посмотреть, но близко отважился подойти только Кай.
Я заставила себя выпрямить спину и оторваться от двери. Сделала еще шаг вперед. Снова пошатнулась. Послышались аханья и перешептывания. Основная масса присутствующих, как по команде, отступила на шаг назад. Только Кай остался на своем месте.
— Все закончилось, — хрипло сказала я ему, зная, что он поймет без лишних слов.
Кай кивнул.
— Как наши дети? — послышался жалобный голос с того места, где сбились в кучку матери заболевших.
Я посмотрела на их искаженные страданием лица. В тот момент я ненавидела их всех и ничего не могла с собой поделать. Ненавидела, потому что они были слишком слабыми, чтобы сделать хоть что-то наперекор совету, и мне пришлось взять все на себя. А теперь они просили вновь пережить это, рассказывая им, как я просидела эти четыре дня наедине с больными, будто искали оправдание тому, что не провели рядом со своими любимыми их последние часы.
И хоть я понимала, что сделала это добровольно и только так можно было остановить эпидемию с наименьшими потерями, в тот момент меня поразило, как, оказывается, я способна ненавидеть.
— Они ушли спокойно, — тем не менее, заговорила я, обращаясь к протурбийкам, пока слезы облегчения текли по их лицам. — Почти все время спали. Я рассказывала им сказки, не отходила ни на шаг, как сделали бы вы сами. И они улыбались.
— Ну все, хватит. Пойдем отсюда, — тихо произнес Кай.
— Ох, уважаемая госпожа! — одновременно с ним женщины хотели броситься ко мне, протягивая руки, чтобы обнять, но суровая охрана заступила им всем дорогу.
— Стоять на месте! — скомандовал Алхас, самый старший советник. — Мы еще не убедились, что госпожа не заразна.
— Да она бы не смогла выйти к нам, если бы заболела! — рявнул на него Кай.
— Пузырчатая болезнь коварна, — прищурился протурбиец и отрицательно мотнул головой.
Мне отчаянно захотелось зажать ладонями уши, чтобы не слушать их перепалку. После темноты и уединения лазарета выход на всеобщее обозрение оказался слишком резким. Я не чувствовала себя готовой долго оставаться центром внимания.
— Я не болею, — вздохнула я и сбросила с плеч покрывало, — сейчас я вам это докажу.
— Белоснежка, что ты делаешь… — Кай попытался отодвинуть охрану, мешавшую ему подступиться ко мне.
Я остановила его жестом.
— Хочу просто быстрее все закончить. Пожалуйста.
С недовольным видом он остался на месте. Вслед за покрывалом я сбросила на снег куртку. Затем — кофту, штаны. Холод пощипывал кожу в тех местах, где она открывалась ему… и чужим взглядам. Казалось, все затаили дыхание, наблюдая за мной. Ветерок гнал поземку, бросал волосы мне в лицо, их приходилось то и дело отводить в сторону.
Наконец, оставшись в одном белье, я выпрямилась.
— Можете убедиться сами. Смотрите. На моем теле нет ни одного пузырька. Только небольшие шрамы после давно перенесенной болезни.
В подтверждение слов я медленно повернулась вокруг себя, позволяя наблюдателям убедиться в моей правоте. Протурбийцы зашептались. Когда я сделала полный оборот, увидела, что на лицах многих сквозит благоговение. Кай смотрел на меня безо всяких эмоций, но я чувствовала, каких усилий ему стоит держать свои истинные порывы внутри.
Вздернув подбородок, я обвела взглядом народ, мысленно умоляя проклятых советников думать быстрее. Холод все подбирался и подбирался. Было бы обидно замерзнуть и слечь с воспалением легких после того, как одолела более серьезный недуг.
— Склонитесь перед той, кому не страшна самая страшная из болезней!
Я отыскала взглядом того, кто произнес эти слова размеренным, торжественным голосом. Биру. Он стоял среди своих подданных, отгораживаемый от меня бдительными советниками, но все равно отчетливо выделялся среди них всех. Полукровка сиял. Просто лучился, и причины его счастья я не понимала. Он смотрел на меня, но разглядывал не так, как изучал бы мужчина полуголую женщину. Не так, как не мог оторвать глаз Кай, когда я впервые разделась перед ним у реки. Биру изучал меня, как золоченую статуэтку, или картину, или еще какой-то предмет искусства. Предметами искусства любуются, но их не хотят.
— Каисса Неприкосновенная! — отчеканил он, глядя мне прямо в глаза. — Потому что пузырчатая болезнь не может ее коснуться.
С тихим шелестом, как опадают осенние листья под порывом налетевшего ветра, море протурбийцев опустилось на колени прямо в снег. На ногах осталось лишь пятеро: правитель, троица в черном и Кай. И каждый из них по-разному переживал то, что происходило. У меня приоткрылся рот. Я стояла и не знала, что делать.